к убеждению, что положение государства представлялось угрожающим, и крайне затруднительно было наметить полицейские мероприятия, которыми можно было бы восстановить порядок. Революционные деятели рассеялись в легальных организациях, городского и земского союза, военно-промышленного комитета с его рабочей группой по преимуществу… в этих учреждениях велась пропаганда чисто антидинастического характера и овладела, ввиду близости тыла к фронту, действующими военными. В Петрограде сосредотачивалось громадное количество запасных, являющихся скорее вооруженными революционными массами, чем воинскими дисциплинированными частями»569.

Активизацию работы оппозиции в информационном пространстве отмечал в своих воспоминаниях и генерал К. Глобачев, особо выделяя роль депутатов Государственной Думы: «Общество большей частью питалось всевозможными вздорными и ложными слухами, где умышленно искажалась истина. Всякие неудачи, как внешние, так и внутренние, объяснялись всегда почти изменой или предательством, и все несчастья относились за счет государя, его двора и его министров. Государственная Дума задавала тон всему и использовала тяжкое время государственной жизни для революционирования народа»570.

О том же писал в своих воспоминаниях и А. Мордвинов, флигель-адъютант императора: «Мысль о необходимости дворцового переворота высказывалась уже тогда открыто, не стесняясь, даже в среде наименее, казалось бы, восприимчивой для подобных внушений.

Вспоминаю, с каким гадливым чувством мне пришлось выслушать в начале января 1917 года рассказ о том, как молодой, хорошо мне известный безусый корнет гвардейской кавалерии из семьи, всецело обязанной государю, воспитывавшийся на его счет и получавший от него ежегодно пособие для службы в полку, хвастливо, с полным самодовольством говорил: «Вот мы вернемся с войны, наведем порядок и устроим переворот».

В некоторых домах доходило до того, что громко говорили о необходимости убийства императрицы»571.

Оппозиция стала проводить собрания и совещания, с тем чтобы обсудить — как быть дальше. В сентябре состоялось несколько таких совещаний, с участием практически всех самых видных представителей оппозиции. На одном из них П. Милюков, характеризуя ситуацию, высказал мнение, что скоро грянет революция, которая сместит действующую власть, и тогда для организации правительства их и призовут как людей наиболее известных и подготовленных для руководства. В ответ ему и его сторонникам активно возразил А. И. Гучков, который резонно заметил, что не надо никому заблуждаться, что те, кто революцию делает, тот потом ее и возглавит572.

После этого собрания к А. И. Гучкову приехал Н. В. Некрасов, депутат Государственной Думы, который и сказал Александру Ивановичу, что с ним полностью согласен и желательно бы им совместно действовать. Заключив союз, они к своей деятельности привлекли Терещенко, чуть позже князя Вяземского. Так сложилось ядро по подготовке переворота573.

Фактически с осени 1916 года и началась организованная деятельность по отстранению Николая II от власти. Действуя по принципу сетевых структур, различные группы отрабатывали свой сегмент: кто-то в среде Государственной Думы, кто-то в армии, в государственном аппарате, рабочей среде, печати и др. Как жуки-короеды разъедают дерево, так и различные группы оппозиционеров «разъедали» древо государственного управления. Не было единого центра подготовки переворота, не было единого плана действий, но работая в заданном формате, каждый делал свое, но единое, «общее дело».

Вскоре начался «штурм власти». Газета «Речь» так оценивала события при открытии работы сессии Государственной Думы: «Государственная Дума после долгого, — „слишком долгого“, как подчеркнул в своей речи М. В. Родзянко, — перерыва возобновила свои занятия. Многочисленная публика, переполнившая балконы Белой залы Таврического дворца, с жадностью ловила каждое слово народных представителей, в особенности ораторов оппозиции, и ушла из Государственной Думы, кажется, удовлетворенной… Огромное впечатление производит блестящая речь П. Н. Милюкова, выступающего от фракции народной свободы и с резкой критикой нашей внутренней и внешней политики. По отзыву не только политических друзей, но и политических противников П. Н. Милюкова, это одна из лучших его парламентских речей…»574

Важнейшим событием в этом направлении было и выступление П. Н. Милюкова на сессии депутатов Государственной Думы 1 ноября 1916 года, его знаменитая речь «Глупость или измена». В этой речи тема измены бросала тень уже на высшее руководство страны. Несмотря на то, что эта речь, как и некоторые другие речи депутатов, была запрещена к печати, тем не менее, она имела большое хождение среди населения. По свидетельствам очевидцев, речь была распечатана миллионными тиражами и активно распространялась как в тылу, так и в армии.

«Речь Милюкова, запрещенная для печати, разошлась по рукам в огромном числе списков. Она обошла всю Россию, везде читалась, всюду обсуждалась…

— Измена! Измена! — кричали на все лады вне стен Таврического дворца, и это обвинение бросалось не только в сторону министров и Распутина; оно падало и к подножию царского престола.

Было ясно, что так дальше продолжаться не может…

Но как же быть?

Все настойчивее и настойчивее ползли слухи о зарождении какого-то заговора, ставившего себе целью выполнение дворцового переворота. Под величайшим секретом назывались даже имена участников этого заговора. Носились слухи, не знаю, насколько справедливые, что о цели заговора были осведомлены даже начальник штаба государя генерал Алексеев и генерал Брусилов. К ним будто бы приезжали представители каких-то организаций, принимавшие участие в заговоре»575, — вспоминал генерал Ю. Данилов.

Не менее интересны и высказывания генерала А. И. Деникина по этому поводу: «Между тем борьба Государственной Думы (прогрессивного блока) с правительством, находившая несомненно сочувствие у Алексеева и у командного состава, принимала все более резкие формы. Запрещенный для печати отчет о заседании 1 ноября 1916 года с историческими речами Шульгина, Милюкова и др. в рукописном виде распространен был повсеместно в армии. Настроение настолько созрело, что подобные рукописи не таились уже под сукном, а читались и резко обсуждались в офицерских собраниях»576.

Представители «высшего света», такие как Ю. Кантакузина, недоумевали, как же так: «Дума продолжала работу, Б. В. Штюрмер еще около недели оставался на должности премьер-министра, а все заговорщики уже на своих местах…»577

Как позже холостой выстрел «Авроры» был сигналом для Октября, так символическую роль сыграла и речь П. Милюкова в те дни. Сам П. Милюков свою роль 1 ноября оценивал не иначе как «штурмовой сигнал» и начало русской революции578. По словам А. Блока, в стране «буря начиналась…»579

Контр-адмирал А. Бубнов выделяет выступление и другого депутата Государственной Думы — В. М. Пуришкевича, особенно из-за того, что Пуришкевич — монархист, а если уж и он против, то тогда, получается, дело совсем плохо: «Вскоре после отъезда генерала Алексеева на юг произошло знаменитое выступление в Думе ее члена Пуришкевича. В громовой речи он открыто заявил о том, что народное негодование, вызванное влиянием Распутина на государственные дела, грозит революцией, и что престол не смеет допускать, чтобы через его посредство страной правил этот гнусный мужик.

Это выступление Пуришкевича, крайне правого монархиста, имело потрясающий отклик во всей стране, ибо полностью